История битвы

Двадцать пять лет тому назад, когда в присутствии самого Колпаковского (в то время занимавшего пост степного генерал губернатора) в селении Казанско-Богородском (Узун-Агач) праздновалось освящение ныне красующегося на сопке памятника победы, покойный , по просьбе собравшихся на тор­жество, в числе которых посчастливилось быть и автору очерка , рассказывал хорошо сохранившиеся в его памяти подробности боя и сам критиковал почти все сделанные им тогда распоряжения.

Он подчеркнул полную свою неосведомленность о движениях неприятеля: недостаточность произведен­ных разведок: крайнюю рискованность предпринятого налегке и без достаточного количества патронов движение от Кастека к Узун-Агачу и еще более рис­кованного с голодным отрядом движения на следующее утро в долину Кара-Кастека. Повторил он распущенный киргизами легендарный рассказ, будто Кана-ат-ша отказался от дальнейших действий против отступавшего отряда под влиянием отчаяния , в которое подвергнут был потерею любимого бачи , убитого во время сражения. И в тоже время заметил, что дело могло принять еще лучший исход, если бы майор Экеблад, услышав усиленную команду, догадался выслать казаков с бывшими у него орудиями и ударить в неприятеля сверху... В рассказе покойного не слышалось ни малейшего желания выставить себя героем , или приписать себе честь победы, напротив он   старался   выдвинуть   на   первый   план   заслуги   Соболева,   предусмот-рительность Обуха , геройство и храбрость всех остальных своих сподвиж-ников из числа коих в толпе слушателей был Курковский, георгиевские кавалеры Штинов, Аликин и др. Как истинно верующий христианин он закончил свой рассказ уверением , что «во всем этом деле была рука Провидения, заранее предначертавшего ход событий в Средней Азии».

Преклоняемся пред этими замечательными словами. Но не можем не обратить внимания читателя на то, чтобы быть беспристрастным критиком, необходимо результаты Узун-Агачского боя объяснить отчасти и личными качествами главнейших участников его, а главное тою школою, которую они прошли.

Покойный  Герасим Алексеевич не получил не только специального, но даже школьного образования. Все детство он провел около матери, которая научила его читать и писать и верить и уметь исполнять свой долг. Будучи юношей, он увлекался историей Суворова и боготворил его. Шест­надцати лет поступил рядовым в Модлинский пехотный полк, а через четыре года уже вступает в боевую жизнь и в течение одиннадцати лет без перерыва находится в походах : сперва против горцев на Кавказ, затем в Молдавии и Валахии и заканчивает первый период своей боевой жизни в Венгрии. Смелостью и храбростью он завоевывает себе при первой же стычке с неп­риятелем в ущельях Кавказа офицерские эполеты, а потом, за ту же храб­рость в делах с неприятелем и за отличие по службе, постепенно награж­дается орденами Св. Анны 4 и 3 степеней, Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом и дослуживается до чина штабс-капитана.

Для такого человека, привыкшего к лагерной и боевой обстановке, мирная жизнь в далеких Березове и Сургуте (где он , впрочем , оставил после себя добрую память, как администратор и за отличия был повышен до чина майора) не могла быть привлекательною. Назначенный в Верное, он снова попал в привычную ему обстановку и узнав о неожиданном вторжении в вверенный ему край неприятеля, не мог, в силу выработавшихся условиями прежней жизни убеждений, не ответить ему неожиданностью же. «Быстрота, глазомер и натиск», «ляжем, братцы, костьми за вверенное нам Царем Батюшкою знамя, но не дадимся врагу» - были его девизом.

Сподвижники же его под Узун-Агачем были вполне с ним солидарны. Старшие - Обух, Шайтанов, Бутаков, Щербаков, Усов были степняки, сжившиеся с условиями местной жизни, не раз имевшие дело с «халатниками» и не считавшие их даже серьезными противниками, а моло­дежь... Молодежь пятидесятых годов старалась лишь подражать старикам и строго следовать их приказаниям. Может быть это и лишало их конкретной самостаятельности в действиях, как например поступил Сярковский, выжидая на Сауруковом кургане, вместо того, чтобы спешить на выстелы Соболева, но все же вело их к чести и славе. Почти все они заслужили георгиевские кресты, а Вронченский отличился и под Севастополем в борьбе с культовым   врагом .

Все совершилось, поэтому, весьма просто и так, как должно было быть. По нашим убеждениям, мы верим, что исходом дела руководила воля Высшего закона, но, рисуя в своем воображении картину боя, когда не большая горсточка людей смело выстраивается грудью против превыша­ющего ее в сорок раз неприятеля с твердой уверенностью, что она его опрокинет, мы невольно вспоминаем слова поэта: «Да, это были люди. Богатыри - не мы !»